За 20 лет Россия прошла три судьбоносные развилки, сделав выбор между демократизацией и империей, централизованным планированием и рынком, бюрократией и олигархией, пишет Ясин. Последний выбор, сделанный в 2003 г., привел к усилению давления на бизнес, росту политических рисков и в итоге — к снижению деловой активности. Нефтяной бум помогал это снижение компенсировать, обеспечивая до 5 процентных пунктов роста ВВП из ежегодных 7,2-7,3%. Без дальнейшего финансового подогрева уровень деловой активности может обеспечить экономике лишь 1-3% годового роста.
Этот сценарий означает, что даже через 40 лет подушевой ВВП России будет в 2,5 раза ниже, чем мог бы, и составлять в лучшем случае треть от уровня развитых стран.
Более быстрый рост возможен лишь при повышении деловой активности, убежден Ясин: «Речь идет об обеспечении реального верховенства права, значимом снижении коррупции на основе общественного контроля, самоограничении власти. Короче, о демократизации».
Нужна модернизация институциональная. Тогда ничто не помешает модернизации технологической: лучше всего проблему повышения конкурентоспособности экономики может решить бизнес.
Но пока все идет по первому сценарию, отмечает Ясин. Технологии продолжали обновляться и в годы нефтебума, но в условиях неработающих институтов это «модернизация сверху»: инициатором разных действий выступает государство. Рыночный механизм согласования интересов при этом не работает, главным орудием «принуждающей к модернизации» власти становится силовой аппарат, стимулы отдельных игроков осуществляются в обмен на безнаказанность.
Такая модернизация заканчивается стагнацией либо сменой политики. Возможно, вместе с политиками: это «решительная модернизация снизу».
Но к слишком масштабным преобразованиям могут быть не готовы не только старые элиты, но и новые силы: они «окажутся, скорее всего, случайными, ибо не пройдут отбора и обкатки в хотя бы отчасти демократическом процессе». Лучший выход — постепенные, не всегда существенные, но неуклонные институциональные изменения, заключает Ясин.
Путь мелких шажков, конечно, будет «ужасной тягомотиной», но его издержки меньше, а эффективность выше, чем даже при удачной реализации «решительного сценария».
Особенность России, как и всех развивающихся стран, в том, что она пытается перенести оправдавшие себя институты извне. Сначала принимается закон, под который проектируется институт, — в отличие от стран, где закон служил только оформлением уже сложившихся правил, пишет Ясин. «Импортированный» институт может прижиться, а может быть отторгнут или извращен — тогда придется все начинать сначала.
«Трансплантация демократии» — ошибка, ведущая к хаосу, пришел к выводу нобелевский лауреат Дуглас Норт. Ограничение конкуренции — это естественное состояние большинства государств, обеспечивающее им выживаемость за счет усиления элит: такие страны Норт называет обществами с ограниченным доступом к ресурсам (финансам, власти, образованию и т. д.). Правила в таких странах персонифицированы: банки дают кредиты «своим людям» в правительстве, которое поддерживает «своих людей» в бизнесе. При этом законы могут выглядеть копией правил, импортированных из обществ с открытым доступом (развитых демократий), но принуждение к выполнению этих законов в коррумпированных судах превращается в еще один источник ренты «для своих».
Создание рент — это не проблема, а симптом экономического развития, залог которого — ограничение насилия, пишет Норт. В недемократических обществах это может обеспечиваться только договором элит, по которому каждой группе получение ренты выгоднее применения насилия. Попытки провести дерегулирование, повысить прозрачность и конкурентоспособность, т. е. отменить или ограничить ренты, нередко приводят к обратному — социальным волнениям, всплеску насилия и длительным периодам нестабильности.
Есть три условия мирного, эволюционного перехода к демократии, пришел к выводу Норт: верховенство права элиты признают сначала для себя; обезличенность принятых правил (расстановка сил не меняется из-за того, что у группы сменился лидер); консолидированный контроль над основными силовыми структурами (суды, правоохранительные органы не могут работать в пользу или против одной группы).
Кризис привел к сокращению ренты, и выбор — сделать самому или отобрать у другого — склонился в сторону насилия, что ярко видно по росту давления на бизнес и общество со стороны силовиков, рассуждает директор Института анализа предприятий и рынков ВШЭ Андрей Яковлев. Восстало и общество, ограничение возможностей которого в годы нефтебума нивелировалось ростом доходов. Задача элит — выстроить диалог и новый договор, считает он, иначе реформы — пустая трата ресурсов. Чтобы начинания работали, изменения должны опираться на поддержку элит, согласен профессор РЭШ Константин Сонин. Декабрьские события показали, что прежние правила игры не устраивают: общество дозрело до более цивилизованных институтов. Культивирование институтов сопровождается длительной борьбой, компромиссами, непоследовательностью — все это придется пройти, считает Ясин. От элит это потребует, помимо способности к диалогу, готовности поделиться властью и, вероятно, понести имиджевые и материальные потери, однако все демократии всегда создавались элитами. «В сущности <…> я обращаюсь к элите, — резюмирует Ясин. — Ребята! Это сделаете вы. А то придут другие».
Ольга Кувшинова
Отправить ответ